Master e Margarita

From Lidepla Wiki
Jump to: navigation, search
(cheka)
 
Line 1: Line 1:
[[File:Neva-shwo.jpg|200 px]]
+
{{Edita}}
 +
 
 +
[[File:Neva-shwo.jpg|250 px]]
  
 
{|width=100%
 
{|width=100%
 
|-
 
|-
|width=25%|
+
|width=27%|
|width=25%|
+
|width=27%|
|width=25%|
+
|width=27%|
|width=25%|
+
|width=19%|
 
|-
 
|-
 
|<b>Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными</b>
 
|<b>Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными</b>
Line 19: Line 21:
 
|-
 
|-
 
|Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.
 
|Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.
|Unves pa vesna, al ora de nopinchanem garme suryachu, dwa sitisen lai a Patriarka* chitan. Un fon li, do sirke charshi yar, klaiden in grey saif kostum, es nogao, aika gros e kalve. Ta zai porti suy gai-ke felta shapa in handa, e on suy hao razi-ney fas loki sobrenaturalem gran okula do swate korne frama. Otre-la, chaurpleche yunge man do rudish yeroshen har, onhev* kwadras-ney* kepa on nuka, kauboy*-ney kamisa, rugi-ney blan panta e swate sporta-shus.
+
|Unves pa vesna, al ora de nopinchanem garme suryachu, dwa sitisen lai a Patriarka* chitan. Un fon li, do sirke charshi yar, klaiden in grey saif kostum, es nogao, aika gros e kalve. Ta zai porti suy gai-ke felta shapa in handa, e on suy hao razi-ney fas loki sobrenaturalem gran okula do swate korne frama. Otre-la, chaurpleche yunge man do rudish yeroshen har, zai onhev* kwadras-ney* kepa on nuka, kauboy*-ney kamisa, rugi-ney blan panta e swate sporta-shus.
 
|At the hour of the hot spring sunset two citizens appeared at the Patriarch's Ponds. One of them, approximately forty years old, dressed in a grey summer suit, was short, dark-haired, plump, bald, and carried his respectable fedora hat in his hand. His neady shaven face was adorned with black horn-rimmed glasses of a supernatural size. The other, a broad-shouldered young man with tousled reddish hair, his checkered cap cocked back on his head, was wearing a cowboy shirt, wrinkled white trousers and black sneakers.
 
|At the hour of the hot spring sunset two citizens appeared at the Patriarch's Ponds. One of them, approximately forty years old, dressed in a grey summer suit, was short, dark-haired, plump, bald, and carried his respectable fedora hat in his hand. His neady shaven face was adorned with black horn-rimmed glasses of a supernatural size. The other, a broad-shouldered young man with tousled reddish hair, his checkered cap cocked back on his head, was wearing a cowboy shirt, wrinkled white trousers and black sneakers.
 
|patriarka - patriarch / патриарх
 
|patriarka - patriarch / патриарх
Line 32: Line 34:
 
|-
 
|-
 
|Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.
 
|Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.
|Un-ney-la es nul otre jen kem Mihail Alexandrovich Berlios, redakter de grose literature jurnal e presidenta de administrasion de un gran Moskva literature union, kurtem nami-ney Massolit. Ta-ney yunge kompanion es poeta Ivan Nikolayevich Ponirev, kel skribi sub nam Sindomnik.
+
|Un-ney-la es nul otre jen kem Mihail Alexandrovich Berlios to redakter de grose literature jurnal e presidenta de administrasion de un gran Moskva literature union, kurtem nami-ney Massolit. Ta-ney yunge kompanion es poeta Ivan Nikolayevich Ponirev, kel skribi sub nam Sindomnik.
 
|The first was none other than Mikhail Alexandrovich Berlioz, editor of a fat literary journal and chairman of the board of one of the major Moscow literary associations, called Massolit for short, and his young companion was the poet Ivan Nikolaevich Ponyrev, who wrote under the pseudonym of Homeless.
 
|The first was none other than Mikhail Alexandrovich Berlioz, editor of a fat literary journal and chairman of the board of one of the major Moscow literary associations, called Massolit for short, and his young companion was the poet Ivan Nikolaevich Ponyrev, who wrote under the pseudonym of Homeless.
 
|presidenta - also chairman / председатель
 
|presidenta - also chairman / председатель
 
|-
 
|-
 
|Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
 
|Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
|Al he geti inu shada de apena grinifi-she lindas, ambi skriber pa un-ney kosa hasti a buntem pinten kioska kun jaopay "Bira e piwat".
+
|Al he geti inu shada de apena grinifi-she linda-baum, ambi skriber primem hasti a buntem pinten kioska kun jaopay "Bira e piwat".
 
|Once in the shade of the barely greening lindens, the writers dashed first thing to a brighdy painted stand with the sign: 'Beer and Soft Drinks.'
 
|Once in the shade of the barely greening lindens, the writers dashed first thing to a brighdy painted stand with the sign: 'Beer and Soft Drinks.'
 
|pa un-ney kosa - as a first thing / первым делом
 
|pa un-ney kosa - as a first thing / первым делом
 
|-
 
|-
 
|Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной малой бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
 
|Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной малой бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
|Apropoo, treba merki un-ney strantaa de toy dashat-ney mey aksham. Sirkum ye nul hi jen, bu sol bli kioska, bat yoshi in ol alee paralele a Malaya Bronnaya gata. Al toy ora wen oni semblem bu mog spiri pyu, wen surya, afte nakali Moskva, in suhe tuman zai lwo a koylok baken Garden-ney Halka, - nulwan lai-te sub lindas, nulwan sidi on bencha, alee es vaku.
+
|Apropoo, treba merki un-ney strantaa de toy dashat-ney aksham de mes-pet. Sirkum ye nul hi jen, bu sol bli kioska, bat yoshi in ol alee paralele a Malaya Bronnaya gata. Al toy ora wen oni semblem bu mog spiri pyu, wen surya, afte nakali Moskva, in suhe tuman zai lwo a koylok baken Garden-ney Halka, - nulwan lai-te sub lindas, nulwan sidi on bencha, alee es vakue.
 
|Ah, yes, note must be made of the first oddity of this dreadful May evening. There was not a single person to be seen, not only by the stand, but also along the whole walk parallel to Malaya Bronnaya Street. At that hour when it seemed no longer possible to breathe, when the sun, having scorched Moscow, was collapsing in a dry haze somewhere beyond Sadovoye Ring, no one came under the lindens, no one sat on a bench, the walk was empty.
 
|Ah, yes, note must be made of the first oddity of this dreadful May evening. There was not a single person to be seen, not only by the stand, but also along the whole walk parallel to Malaya Bronnaya Street. At that hour when it seemed no longer possible to breathe, when the sun, having scorched Moscow, was collapsing in a dry haze somewhere beyond Sadovoye Ring, no one came under the lindens, no one sat on a bench, the walk was empty.
 
|
 
|
 
|-
 
|-
|Дайте нарзану, — попросил Берлиоз.
+
| - Дайте нарзану, — попросил Берлиоз.
|Dai ba mineral-ney akwa, - Berlios pregi.
+
| - Dai ba mineral-ney akwa, - Berlios pregi.
 
|'Give us seltzer,' Berlioz asked.
 
|'Give us seltzer,' Berlioz asked.
 
|
 
|
 
|-
 
|-
|Нарзану нету, — ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
+
| - Нарзану нету, — ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
|Mineralka yok, - kioska-ney gina jawabi e por koy kausa fa-ofensi.
+
| - Mineralka yok, - kioska-ney gina jawabi e por koy kausa fa-ofensi.
 
|'There is no seltzer,' the woman in the stand said, and for some reason became offended.
 
|'There is no seltzer,' the woman in the stand said, and for some reason became offended.
 
|
 
|
Line 77: Line 79:
 
|-
 
|-
 
| - Ну, давайте, давайте, давайте!..
 
| - Ну, давайте, давайте, давайте!..
| - Hao, dai, dai, dai.
+
| - Hao, dai ba, dai, dai.
 
|'Well, let's have it, let's have it!
 
|'Well, let's have it, let's have it!
 
|
 
|
 
|-
 
|-
 
|Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
 
|Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
|Aprikos-akwa mah-chu mucho hwan skuma, e in aira en-ye fauha de frisiguan. Afte finpi, literateres* tuy en-hiki*, pagi e en-sidi on bencha al fas versu chitan e bey versu Bronnaya gata.
+
|Aprikos-akwa mah-chu mucho hwan skuma, e in aira en-ye fauha de frisiguan. Afte finpi, dwa literater* tuy en-hiki*, pagi e en-sidi on bencha al fas versu chitan e bey versu Bronnaya gata.
 
|The soda produced an abundance of yellow foam, and the air began to smell of a barber-shop. Having finished drinking, the writers immediately started to hiccup, paid, and sat down on a bench face to the pond and back to Bronnaya.
 
|The soda produced an abundance of yellow foam, and the air began to smell of a barber-shop. Having finished drinking, the writers immediately started to hiccup, paid, and sat down on a bench face to the pond and back to Bronnaya.
 
|literati - esp. literatear / заниматься литературой<br>literater - man of letters / литератор<br>hiki - hiccup / икать
 
|literati - esp. literatear / заниматься литературой<br>literater - man of letters / литератор<br>hiki - hiccup / икать
 
|-
 
|-
 
|Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.
 
|Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.
|Dan dwa-ney strantaa eventi, kel gwansi sol Berlios. Ta turan stopi hiki, suy kordia fai ek-tuka e lwo koylok fo un momenta, poy returni, bat kun tupe igla fixifi-ney in it. Krome to, Berlios en-senti sinkause foba, tanto gro-ney ke ta yao lopi wek fon Patriarka-ney sin kan bak.
+
|Dan eventi dwa-ney strantaa kel gwansi sol Berlios. Ta turan stopi hiki, suy kordia fai ek-tuka e lwo koylok fo un momenta, poy returni, bat kun tupe igla fixifi-ney in it. Krome to, Berlios en-senti sinkause foba, tanto gro-ney ke ta yao lopi wek fon Patriarka-ney sin kan bak.
 
|Here the second oddity occurred, touching Berlioz alone. He suddenly stopped hiccuping, his heart gave a thump and dropped away somewhere for an instant, then came back, but with a blunt needle lodged in it. Besides that, Berlioz was gripped by fear, groundless, yet so strong that he wanted to flee the Ponds at once without looking back.
 
|Here the second oddity occurred, touching Berlioz alone. He suddenly stopped hiccuping, his heart gave a thump and dropped away somewhere for an instant, then came back, but with a blunt needle lodged in it. Besides that, Berlioz was gripped by fear, groundless, yet so strong that he wanted to flee the Ponds at once without looking back.
 
|
 
|
Line 112: Line 114:
 
|-
 
|-
 
|Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
 
|Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
|Dan foba obsesi Berlios tanto gro ke ta klosi okos. Wen ta ofni li, ta vidi, ke olo he fini: vidiwat he rassolvi, kwadras-ney wan he desapari, e pa same taim tupe igla fa-wek fon kordia.
+
|Dan foba obsesi Berlios tanto gro ke ta klosi okos. Wen ta ofni li, ta vidi ke olo he fini: vidiwat he rassolvi, kwadras-ney wan he desapari, e pa same taim tupe igla fa-wek fon kordia.
 
|Here terror took such possession of Berlioz that he shut his eyes. When he opened them again, he saw that it was all over, the phantasm had dissolved, the checkered one had vanished, and with that the blunt needle had popped out of his heart.
 
|Here terror took such possession of Berlioz that he shut his eyes. When he opened them again, he saw that it was all over, the phantasm had dissolved, the checkered one had vanished, and with that the blunt needle had popped out of his heart.
 
|
 
|
Line 127: Line 129:
 
|-
 
|-
 
|Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта.
 
|Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта.
|Sey shwosa, kom oni en-jan aften, temi om Yeshu Krista. Dela es ke redakter he ordi a poeta den gran antireligia-ney poema fo sekwi-she numer de jurnal. Ivan Nikolayevich he skribi sey poema, yoshi iven muy kway, bat pa afsos it ga bu satisfakti redakter. Den shefe persona de poema, to es den Yeshu, poeta he deskribi kom ga nohao, yedoh redakter opini ke treba riskribi tote poema. E nau redakter zai fai lektia-si om Yeshu a poeta, dabe expliki suy shefe galta.
+
|Sey shwosa, kom oni en-jan aften, temi om Yeshu Krista. Dela es ke redakter he ordi a poeta den gran antireligion-ney poema fo sekwi-she numer de jurnal. Ivan Nikolayevich he skribi sey poema, yoshi iven muy kway, bat pa afsos it ga bu mah-santush redakter. Den shefe persona de poema, to es den Yeshu, poeta he deskribi kom ga nohao, yedoh redakter opini ke treba riskribi tote poema. E nau redakter zai fai lektia-si om Yeshu a poeta, dabe expliki suy shefe galta.
 
|This conversation, as was learned afterwards, was about Jesus Christ. The thing was that the editor had commissioned from the poet a long anti-religious poem for the next issue of his journal. Ivan Nikolaevich had written this poem, and in a very short time, but unfortunately the editor was not at all satisfied with it. Homeless had portrayed the main character of his poem - that is, Jesus - in very dark colours, but nevertheless the whole poem, in the editor's opinion, had to be written over again. And so the editor was now giving the poet something of a lecture on Jesus, with the aim of underscoring the poet's essential error.
 
|This conversation, as was learned afterwards, was about Jesus Christ. The thing was that the editor had commissioned from the poet a long anti-religious poem for the next issue of his journal. Ivan Nikolaevich had written this poem, and in a very short time, but unfortunately the editor was not at all satisfied with it. Homeless had portrayed the main character of his poem - that is, Jesus - in very dark colours, but nevertheless the whole poem, in the editor's opinion, had to be written over again. And so the editor was now giving the poet something of a lecture on Jesus, with the aim of underscoring the poet's essential error.
 
|
 
|
 
|-
 
|-
 
|Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича - изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, - но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж.
 
|Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича - изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, - но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж.
|Es mushkile fo shwo, kwo hi mah-te Ivan Nikolayevich fai fala - ob suy deskribi-talenta oda tote bukona de kwesta om kel ta skribi - bat suy Yeshu resulti kom ga jive persona, obwol nopriate-la.
+
|Es mushkile fo shwo kwo hi mah-te Ivan Nikolayevich fai fala - ob suy deskribi-talenta oda tote bukona de kwesta om kel ta skribi - bat suy Yeshu resulti kom ga jive persona, obwol nopriate-la.
 
|It is hard to say what precisely had let Ivan Nikolaevich down - the descriptive powers of his talent or a total unfamiliarity with the question he was writing about - but his Jesus came out, well, completely alive, the once-existing Jesus, though, true, a Jesus furnished with all negative features.
 
|It is hard to say what precisely had let Ivan Nikolaevich down - the descriptive powers of his talent or a total unfamiliarity with the question he was writing about - but his Jesus came out, well, completely alive, the once-existing Jesus, though, true, a Jesus furnished with all negative features.
 
|
 
|
Line 142: Line 144:
 
|-
 
|-
 
|Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, - есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.
 
|Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, - есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.
|Treba merki ke redakter es lerni-ney jen. In suy shwosa ta muy kushalem mensioni den gulao historier - pa exampla den fame Filon de Alexandria, den gro-talim-ney Yosefus Flavius - keles nulves shwo vaika un worda om exista de Yeshu. Reveli-yen swa-ney vaste jansa, Mihail Alexandrovich informi poeta, inter otre kosas, om ke toy fragmenta in 15-ney kitaba de fame "Kronika" bay Tatsitus, chapta 44, wo temi om Yeshu-ney morta-puna, es klarem aften-ney false inserta.
+
|Treba merki ke redakter es mucho-lekti-ney jen. In suy shwosa ta muy kushalem mensioni koy gulao historier - pa exampla den fame Filon de Alexandria e den gro-talim-ney Yosefus Flavius - kel nulves shwo vaika un worda om exista de Yeshu. Reveli-yen swa-ney vaste jansa, Mihail Alexandrovich informi poeta, inter otre kosas, om ke toy fragmenta in 15-ney kitaba de fame "Kronika" bay Tatsitus, chapta 44, wo temi om Yeshu-ney morta-puna, es klarem aften-ney false inserta.
 
|It must be noted that the editor was a well-read man and in his conversation very skilfully pointed to ancient historians - for instance, the famous Philo of Alexandria and the brilliantly educated Flavius Josephus - who never said a word about the existence of Jesus. Displaying a solid erudition, Mikhail Alexandrovich also informed the poet, among other things, that the passage in the fifteenth book of Tacitus's famous Annals, the forty-fourth chapter, where mention is made of the execution of Jesus, was nothing but a later spurious interpolation.
 
|It must be noted that the editor was a well-read man and in his conversation very skilfully pointed to ancient historians - for instance, the famous Philo of Alexandria and the brilliantly educated Flavius Josephus - who never said a word about the existence of Jesus. Displaying a solid erudition, Mikhail Alexandrovich also informed the poet, among other things, that the passage in the fifteenth book of Tacitus's famous Annals, the forty-fourth chapter, where mention is made of the execution of Jesus, was nothing but a later spurious interpolation.
 
|kronika - chronicle / хроника, летопись
 
|kronika - chronicle / хроника, летопись
 
|-
 
|-
 
|Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.
 
|Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.
|Poeta, fo kel olo ke redakter shwo es ga nove, zai audi Mihail Alexandrovich atentem, kan-yen ta fixem bay suy vije grin okos, e sol hiki fon taim a taim al hamsi-shatami aprikos-akwa.
+
|Poeta, fo kel olo ke redakter shwo es ga nove, ta zai audi Mihail Alexandrovich atentem, kan-yen ta fixem bay suy vije grin okos, e sol hiki fon taim a taim al hamsi-shatami aprikos-akwa.
 
|The poet, for whom everything the editor was telling him was new, listened attentively to Mikhail Alexandrovich, fixing his pert green eyes on him, and merely hiccuped from time to time, cursing the apricot soda under his breath.
 
|The poet, for whom everything the editor was telling him was new, listened attentively to Mikhail Alexandrovich, fixing his pert green eyes on him, and merely hiccuped from time to time, cursing the apricot soda under his breath.
 
|
 
|

Latest revision as of 13:56, 17 June 2014

Personal tools
Namespaces
Variants
Actions
naviga
Linka
Proposi
Toolbox